ОДНАЖДЫ УТРОМ Белка села за стол и решила написать письмо Муравью. Но ей никак не удавалось выразить словами то, что она чувствовала.
Привет, Муравей!
начала она. Но это было совсем не то. Она бросила письмо на пол и начала снова.
Дорогой Муравей!
написала она. Но это было еще хуже.
Следующее письмо начиналось так:
Здорово, Муравей!
Следующее:
Муравей!
И затем:
Муравей…
И потом:
О Муравей…
И:
Любезный Муравей,
И:
Глубокоуважаемый Муравей…
За этим занятием она провела все утро, и вздохи ее становились все тяжелее и тяжелее. Должно было быть особенное начало, только для Муравья. Это она знала точно. Но найти такое начало ей не удавалось.
Стопка писем на полу все росла.
В конце концов Белка встала, пробралась через письма и распахнула дверь, чтобы сесть и подумать на большой ветке возле своего домика.
Но стоило ей выйти из дому, как в комнату ворвался ветер, подхватил письма, и бумажная буря помчалась в сторону Муравья.
Был чудесный день, и Муравей как раз сидел на солнышке перед домом, размышляя о дальних странах.
Внезапно его осыпало ворохом белкиных писем. Они облепили его с головы до ног. Не без труда выбрался он из огромной бумажной кучи и принялся читать.
И только поздно вечером, при лунном свете, прочел последнее.
Некоторое время он сидел неподвижно, уставившись на темные заросли.
Потом сложил письма в аккуратную стопку, так, что она достигла конька крыши, выбрался через чердак наружу, улегся на письма, накрылся вместо одеяла письмом, начинавшимся «Дорогой Муравей», и уснул.
Светила луна, и письма шуршали, когда Муравей ворочался с боку на бок. Тогда он согласно кивал головой и бормотал сквозь сон: «Муравей, это я».
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»
БЕЛКА ЛЕЖАЛА во мху, опираясь локтем на хвост. Все, на что падал ее взгляд, было зеленым: листва на деревьях, кусты, трава, мох. Она прикрыла глаза, подставила спину бьющим сквозь ветки солнечным лучам и замечталась о небе, об аромате меда и смолы и о буковых орешках.
И незаметно для себя заснула.
Ее растормошил Муравей.
— Белка! — заорал он. — Вставай!
Белка вскочила.
— Чего там? — воскликнула она.
— Да ничего, — сказал Муравей. — В этом-то все и дело.
Белка огляделась и увидела, что лес исчез. Небо над ней исчезло. И земля под ней исчезла. Она принюхалась, но запахи тоже исчезли; прислушалась, но ничего не услышала. Ветра не было, волн на реке не было, ветки не трещали.
— Что происходит? — закричала она. Но и Муравей уже тоже исчез.
— Муравей! Муравей! — заголосила Белка. Ответа не было, и, крикнув еще раз, она не услышала своего голоса. А потом и ее собственные пальцы и хвост на глазах у нее сделались невидимыми.
«О, — подумала она, — я…» — И тут ее собственные мысли тоже исчезли.
Больше не было ничего. Ничего.
Очень постепенно и, может быть, только по прошествии долгого времени, а может, и совершенно внезапно, послышался шорох, еще почти едва различимый. Это была травинка — она распрямлялась, возникши из ничего. Немного погодя появился лютик, и запахло ивовой корой.
«… здесь…» — подумала Белка. Перед ней возник волосок, а там постепенно нарисовался и весь хвост.
— Ну, наконец-то, — вздохнула она.
Немного погодя мир снова был в полном порядке, и они с Муравьем сидели рядышком и болтали.
— Это была передислокация, — объявил Муравей.
Белка никогда не слыхала ни о каких передислокациях.
— Это катастрофа такая, — пояснил Муравей. — Очень редко случается, — значительно прибавил он. — Все передислоцируется куда-то в никуда. А потом, потихонечку — обратно.
В тот вечер Муравей показал Белке книжку с картинками. Большинство страниц были вырваны, или их там попросту никогда не было. И когда Белка перевернула последнюю страницу, книга рассыпалась по листочку. Муравей сдул ее со стола, и листочки, кружась в воздухе, полетели на землю.
— Это просто чудо еще, что мы тут сидим, — сказал Муравей. — Но само по себе это, в сущности, совершенно обыкновенное дело.
Белка к тому времени уже проголодалась, и ее больше интересовало, не найдется ли у Муравья чего-нибудь, чтобы заморить червячка. Хотя бы какого-нибудь завалященького букового орешка.
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»
КОГДА МУРАВЕЙ опять был в дальней дороге, Белка сидела у окна и думала о нем.
Внезапно ее охватила дрожь, и она подумала: «А он вообще-то существует?»
Она присела к столу и уронила голову на руки.
«Может, я его просто-напросто выдумала…» — сказала она самой себе. Настроение у нее совсем испортилось, и она испугалась, что впадет в такую меланхолию, что никогда больше не сможет пошевелиться.
Поэтому она поспешно вскочила, выбежала за дверь, скользнула вниз по стволу бука и ринулась в лес.
Чуть погодя ей навстречу попался Сверчок.
— Сверчок, а Сверчок, — задыхаясь, выпалила Белка, — ты про Муравья ничего не знаешь?
Сверчок замер на месте, и лицо его исказило выражение мучительного раздумья.
— Муравей… — пробормотал он, — слыхал я о нем чего-то… Ну-ка, еще раз, как ты сказала?
— Муравей, — повторила Белка. — Му-ра-вей.
— Муравей, — задумчиво повторил Сверчок. — Муравей… Муравей…
И он потряс головой.
— Ох, — вздохнула Белка. — Ну, точно, выдумала я его.
— В самом деле? — с любопытством спросил Сверчок. Он обожал выдумки.
Но Белка поспешила дальше и спросила о том же самом у Жука, Ласточки, Слона и Воробья, однако ни один из них никогда ничего не слыхал о Муравье.
— Неа… — говорили они. — Муравей… Нет. Уж извини. — Они слыхали о Выхухоли, о Коноплянке, об Антилопе Гну, об Овцебыке и о Нарвале, но ничего не знали о Муравье.
К вечеру Белка вернулась домой. Ноги у были в грязи, и она едва взобралась на дерево. Мрачная, сидела она у дверей, подставив лицо последним солнечным лучам.
«Значит, я его выдумала… — подумала она. — И усики, и эти его большие пальцы на ногах, и что мед он любит больше всего на свете… И то, что я по нему соскучилась, это я тоже выдумала…»
Она мысленно представила себе свою выдумку. Вот они в обнимку сидят на берегу реки. Немного погодя она даже услышала, как ее выдумка разговаривает с ней и толкует о чем-то таком мудреном, что и сама толком не понимает.
И Белка заснула перед дверью своего домика, теплым летним вечером.
А далеко-далеко от нее, в пустыне, Муравей, утирая потный лоб, бежал что было сил к ней, к Белке. «Хоть бы она меня не забыла», — подумал он и прибавил ходу.
— Белка! — крикнул он. — Я иду!
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»
ОДНАЖДЫ УТРОМ Муравей отправился в путь.
Белка провожала его взглядом. Сердце у нее разрывалось, и через несколько минут она не выдержала и закричала:
— Муравей! Вернись!
Муравей был уже далеко и казался оттуда малюсенькой точкой. Но Белку он расслышал прекрасно.
Он вернулся и покачал головой.
— Вот это ты зря, — сказал он.
— Это еще почему? — возразила Белка, которая была страшно счастлива, что он вернулся, и выставила перед ним мед и буковые орешки. — Я, как увижу, как ты вот так из виду скрываешься, ничего не могу с собой поделать. А что, если ты возьмешь да и не вернешься?
— Все может быть, — сказал Муравей. — Но вот вопить-то не надо бы. Я же тогда вообще не смогу уйти.
— А я и не хочу, чтобы ты уходил, — сказала Белка.
— А мне надо, — сказал Муравей.
Белка тяжело вздохнула.
Муравей опустошил горшочек меду и предпринял вторую попытку отправиться в путь. Вновь он почти растворился вдали, и вновь Белка чуть было не позвала его назад. Но она прикусила язык, махнула рукой на разрывающееся сердце и промолчала. Точка, бывшая Муравьем, долгое время не уменьшалась, и было даже похоже, что она оборачивалась. Впрочем, толком разглядеть этого Белка не могла.
Она упрямо молчала.
К ее изумлению, точка вдруг начала увеличиваться, и вскоре Муравей стоял у нее на пороге.
— Белка ты, Белка… — проговорил он, качая головой.
— И ничего я не вопила, чтобы ты вернулся, — сказала Белка. — Вовсе я даже ничего не вопила.
— Вслух-то не вопила. Ты про себя вопила, — возразил Муравей.
От удивления глаза у Белки расширились.
— Вообще-то… — неуверенно созналась она. — Вообще-то да, про себя я это подумала.
— Ну, что я говорил! — воскликнул Муравей. — Нельзя тебе это думать.
Белка промолчала, выставляя перед Муравьем оставшийся мед и буковые орешки, которые ей удалось наскрести по сусекам.
Муравей наелся до отвала.
— В общем, так. Не смей этого говорить, не смей этого думать и хотеть этого тоже не смей, — заявил он наконец, не без труда поднявшись на ноги.
Белка робко взглянула на него. Она не могла взять в толк, как бы сделать так, чтобы этого не хотеть. Ей еще никогда не приходилось не хотеть чего-нибудь, чего ей очень хотелось. Но и раздражать Муравья ей тоже не хотелось. Голова у нее разламывалась.
Муравей распрощался с ней и отправился в путь.
Белка смотрела ему вслед и изо всех сил пыталась ни о чем не думать.
Не отойдя и двух шагов от бука, Муравей пошатнулся, упал и остался лежать на спине.
— Чуток прилягу, — крикнул он и заснул.
Стоял отличный денек, и Белка вышла посидеть на крылечке. Она сидела и глядела на Муравья, ничего не говоря, ничего не думая и ничего не желая.
Около полудня Муравей проснулся, потянулся и припомнил свои былые планы.
— На сегодня, — крикнул он, — я напутешествовался.
— Вот и ладненько, — крикнула в ответ Белка.
Нога за ногу вскарабкался Муравей на дерево.
Немного погодя они сидели рядышком в домике Белки и любовались на извивающийся среди деревьев вечерний туман. Вдали распевал черный дрозд.
— Вот уж денек так денек, — вздохнул Муравей. Белка кивнула и поскребла в затылке.
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»
ОДНАЖДЫ прохладным утром, когда на кустах и на ниточках паутины поблескивали капли росы, а пылинки танцевали меж древесных стволов в лучах восходящего солнца, Белка пробиралась на самый кончик высокой буковой ветки. Земля была далеко внизу, и голова у Белки кружилась. Ветка под ней трещала, слабый ветерок с шорохом перебирал листву.
«Еще один шаг вперед — и ветка обломится. И тогда ой», — сказала Белка самой себе.
И тут же сделала шаг вперед. Ветка подозрительно затрещала, но не сломалась.
«Странно, — подумала Белка. Но еще страннее показалось ей то, что она все же сделала этот шаг. — Не хотела я никаких шагов, — думала она, — не хочу я падать. Ну куда я лезу, в самом-то деле…»
Она опять глянула вниз, и опять ощутила странное головокружение. Земля, вращаясь, приближалась к ней, а небо становилось ниже. «Будто на голове стоишь», — подумала Белка, с трудом удерживая равновесие.
«Ну вот, еще один шаг, и я свалюсь, и все на свете себе переломаю», — пробормотала она.
Вокруг было пустынно, и солнце не торопясь поднималось над горизонтом, терявшимся где-то за лесом. Небо было ясное, и мох далеко внизу казался мягким и гостеприимным.
И тут, сама не понимая зачем, Белка сделала еще один шаг вперед. Ветка треснула, потом опять — и обломилась. Судорожно взмахнув руками и хвостом, Белка попыталась ухватиться за что-нибудь, но промахнулась. Со все нарастающей скоростью летела она с вершины бука сквозь ветки, на темную землю.
— Ай! — успела вскрикнуть она. А потом: — Не-ет!
Немного погодя на нее набрел Муравей. Белка тихонько покряхтывала. Руки, ноги, хвост и нос у нее были переломаны.
— Ничего не понимаю, ничего не понимаю… — простонала она.
— Мне-то как раз все понятно, — сказал Муравей. — Кое-кто с дерева грохнулся. Но если честно, то я тоже ничего не понимаю.
Немало времени понадобилось Белке для того, чтобы прийти в себя и очень осторожно, издали и в полном изумлении, разглядеть сломанную ветку на вершине дерева, с которого она свалилась однажды утром, просто так, ни с того ни с сего.
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»
В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ Муравей пришел к Белке попрощаться.
— Ухожу в путешествие, — сообщил он, — на неопределенное время. То есть прощаюсь с тобой, и вполне возможно, что весьма надолго.
Они раз пять тряхнули друг другу руки и обнялись так, как положено обниматься, прощаясь весьма надолго.
— Но я о тебе еще услышу? — спросила Белка.
Муравей уже уходил. «Услышишь!» — донеслось с лесной тропинки:
Немного погодя Муравей скрылся из виду, и Белка осталась одна. «Каково-то ему там будет, в дороге?» — думала она. Однако ей было известно, что ничего нельзя сказать о дороге, которая только что началась.
Спустя недолгое время Белка получила письмо.
Дорогая Белка,
Вот я уже далеко в пути. Я тебе обещал, что дам знать о себе. Как только доберешься до восклицательного знака, услышишь меня.
Внимательно прочла? Приготовься!
И тут послышался тихий свист, который мог принадлежать только Муравью.
— Муравей! — в изумлении воскликнула Белка. Она вертела письмо так и этак, искала между буквами, в конверте и на земле, но не нашла никаких следов Муравья. Тогда она принялась перечитывать письмо, и опять, дойдя до восклицательного знака, услыхала тот же самый негромкий свист. Стоило ей задержать на нем взгляд подольше, и она могла даже разобрать песенку, которую Муравей частенько насвистывал.
Она засунула письмо в конверт и положила его на столик возле кровати.
«Далеко он, должно быть, забрался, — думала Белка. — Но ведь думает же обо мне!»
Светило солнышко, и Белка уселась на веточку возле двери. Но время от времени она возвращалась в дом и принималась перечитывать письмо, и всякий раз, когда она доходила до восклицательного знака, ей слышался тихий посвист Муравья, который давал знать о себе с дальней дороги. И тогда Белка покачивала головой, глаза ее подергивались влагой, и она шептала: «Ах, Муравей, Муравей!»
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»
БЫЛА ЗИМА, и Белка уже очень давно ни с кем не виделась. Она сидела у окна и глядела на снег, валивший на землю сквозь буковые ветки.
Белка налила себе чаю.
Чашка была горячая, над ней поднимался пар, и Белка подумала: «Симпатичный какой».
Ей захотелось немного поболтать с чаем. «Муравья послушать, — подумала она, — так болтать можно с чем угодно. Хоть с воздухом, хоть с кем».
«А что, попробовать, что ли?» — сказала она самой себе, кашлянула и проговорила:
— Привет, Чай.
Через некоторое время ей ответили негромким серебристым голоском:
— Привет, Белка.
От неожиданности Белка чуть было не свалилась со стула.
— Привет, Чай, — повторила она и разговорилась с чаем — о запахах, о клубящемся паре, о зиме. Чай много всего знал.
Напоследок Чай попросил Белку, чтобы она его выпила. «Пока не остыл», — пояснил он.
Белка поколебалась, но сказала:
— Ну, тогда пока, — и допила чашку.
Стало тихо.
— Знаешь что, Белка, — успел сказать Чай, — если я понадоблюсь, я еще вернусь.
Белка поставила чашку на стол и вздохнула. Она глядела на покрытые снегом ветки и на плывущие по небу тяжелые облака. «Вот еще с кем бы поболтать-то, — подумала она, — с Облаками. До чего охота с ними поболтать. Но только не теперь. Теперь я спать пойду».
И она забралась в постель и уснула.
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»
ОДНАЖДЫ БЕЛКА ужасно соскучилась по Муравью. Она и сама не понимала, отчего, но тоска пронзала ее до самого кончика хвоста.
«Муравей, — думала она. — Муравей, Муравей, Муравей».
Белка знала, что от таких мыслей легче не становится, но отмахнуться от них не могла
«Вот была бы такая рука в воздухе, — размечталась она, — чтобы ею от всякого там отмахиваться…»
Она представила себе такую руку, а потом Муравья, свернувшегося калачиком в каком-то дупле.
Палец за пальцем Рука двигалась по лесу между деревьев, осторожно пробираясь между листьями. Немного задержалась перед дуплом. Потом указательный палец пробрался вовнутрь и постучал Муравья по спине.
— Эй, чего там? — встрепенулся Муравей, который, разумеется, спал.
Палец согнулся, разогнулся и снова согнулся в направлении выхода.
— Ты хочешь сказать, мне — туда? — уточнил Муравей.
Палец кивнул.
— А ты, собственно, кто такой? — спросил Муравей, разглядывая палец, а чуть позже, вылезши из дупла, и всю руку.
Но никакого ответа не получил. Рука медленно двигалась впереди него, палец за пальцем, между деревьев. Если Муравей ненадолго останавливался, мизинец тихонько подкрадывался к нему и подталкивал в спину.
Так и шли они по лесу, Муравей и Рука.
Солнце медленно опускалось. Вокруг шелестела листва, слышался плеск речной воды. Когда они уже подошли к буку, Белка встрепенулась.
«Да ну, — подумала она, — вечно у меня мысли какие-то. Вот было бы такое специальное зеркало, посмотрела бы я на них! — и Белка вздохнула: ей по-прежнему было очень скучно без Муравья, хотя по-прежнему она не знала, что такое «скучать». Она опять было замечталась, как вдруг услыхала знакомый шорох и заметила некую странную тень, похожую на голову с пятью ушами, скользнувшую вниз по стволу бука.
— Ты откуда это вдруг взялся? — удивилась Белка.
Муравей пожал плечами.
— Местечка не найдется? — спросил он, перепрыгивая со ствола на веточку рядом с большой веткой, на которой сидела Белка.
— Я по тебе скучала, — сказала Белка. И тихонько добавила:
— Ты мне еще должен объяснить, что это, в сущности, за штука: скучать по кому-то.
— Как-нибудь, — сказал Муравей.
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»
— КАК ТЫ ДУМАЕШЬ, пройдем мы когда-нибудь? — спросил однажды Муравей.
Белка уставилась на него с удивлением.
— Ну, вроде как праздник проходит, — сказал Муравей.
Белка все еще не понимала.
Но Муравей поглядел вдаль, куда-то сквозь деревья, и сказал:
— Не знаю, не знаю… — И на лбу его залегли морщины.
— Так как же это мы пройдем-то? — недоумевала Белка.
Муравей смешался.
— Когда праздник кончается, все расходятся по домам, — сказала Белка. — Когда кончается путешествие, тогда потирают ручки и заглядываю в буфет — не найдется ли там еще горшочек меду… А вот если мы пройдем…
Муравей помолчал, потом загадочно похрустел усиками.
— Это еще что такое? — удивилась Белка.
— Да вот голову ломаю, — ответил Муравей.
Повисло длительное молчание.
Потом Муравей поднялся, заложил руки за спину и принялся мерять шагами комнату.
— Все голову ломаешь? — спросила Белка.
— Угу, — сказал Муравей.
— Ну и как?
— Да никак.
В конце концов Муравей снова уселся.
— Не знаю, — сказал он. — Вообще-то я ведь все знаю, скажи, Белка…
Белка кивнула.
— А чего я не знаю, — продолжал Муравей, — того и не бывает. Но вот насчет того, что мы пройдем…
Он покачал головой.
Белка налила еще чаю.
Муравей рассеянно отхлебнул из чашки.
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»
— ПОРА МНЕ в путь-дорогу, — заявил Муравей как-то утром.
Они сидели на ветке перед белкиной дверью. Белка только что проснулась и еще зевала.
— И даже не спрашивай, так ли уж это надо, — предупредил Муравей. — Потому что надо.
— А я и не спрашиваю, — сказала Белка.
— Нет, но ты уже рот раскрыла, чтобы спросить, уж сознайся честно.
Белка промолчала.
— Лучшее, что мы можем сделать, — сказал Муравей, — это проститься спокойно.
— Да, — сказала Белка.
— Я имею в виду, без причитаний и слез и всяких там «ах как я буду по тебе тосковать» и «возвращайся скорее» — ты знаешь, Белка, я эти дела терпеть не могу…
Белка кивнула.
— Ну, вот теперь давай вставай на пороге… — сказал Муравей.
Белка встала на пороге.
Муравей протянул ей руку и сказал:
— Ну, Белка, бывай здорова.
— Давай, Муравей, — сказала Белка. — Счастливо тебе.
Но Муравей остался недоволен прощанием и не уходил.
— У тебя в горле комок, Белка, — сказал он, — что я, не слышу, что ли!
Они попробовали проститься еще раз, и на этот раз Муравей заявил, что приметил слезинку в белкином глазу и что «счастливого пути» прозвучало без должного счастья в голосе.
— Да ты же сейчас разревешься, Белка, просто разревешься, что я, не вижу, что ли!
Белка молчала.
— Ну-ка давай спокойненько! — заорал Муравей.
Они попробовали еще раз «наисчастливейшего пути», потом вообще без слов, не глядя друг на друга. Белка старалась изображать небывалое спокойствие. Но на Муравья было не угодить.
— Нет, так я в путь-дорогу не могу, — заключил он удрученно. — А ведь мне надо. Мне в самом деле надо!
— Да, — сказала Белка.
Они умолкли и в лучах восходящего солнца уселись на ветку перед белкиным домом. В лесу пахло сосновой хвоей, вдали распевал дрозд.
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»