— ПОРА МНЕ в путь-дорогу, — заявил Муравей как-то утром.

Они сидели на ветке перед белкиной дверью. Белка только что проснулась и еще зевала.

— И даже не спрашивай, так ли уж это надо, — предупредил Муравей. — Потому что надо.

— А я и не спрашиваю, — сказала Белка.

— Нет, но ты уже рот раскрыла, чтобы спросить, уж сознайся честно.

Белка промолчала.

— Лучшее, что мы можем сделать, — сказал Муравей, — это проститься спокойно.

— Да, — сказала Белка.

— Я имею в виду, без причитаний и слез и всяких там «ах как я буду по тебе тосковать» и «возвращайся скорее» — ты знаешь, Белка, я эти дела терпеть не могу…

Белка кивнула.

— Ну, вот теперь давай вставай на пороге… — сказал Муравей.

Белка встала на пороге.

Муравей протянул ей руку и сказал:

— Ну, Белка, бывай здорова.

— Давай, Муравей, — сказала Белка. — Счастливо тебе.

Но Муравей остался недоволен прощанием и не уходил.

— У тебя в горле комок, Белка, — сказал он, — что я, не слышу, что ли!

Они попробовали проститься еще раз, и на этот раз Муравей заявил, что приметил слезинку в белкином глазу и что «счастливого пути» прозвучало без должного счастья в голосе.

— Да ты же сейчас разревешься, Белка, просто разревешься, что я, не вижу, что ли!

Белка молчала.

— Ну-ка давай спокойненько! — заорал Муравей.

Они попробовали еще раз «наисчастливейшего пути», потом вообще без слов, не глядя друг на друга. Белка старалась изображать небывалое спокойствие. Но на Муравья было не угодить.

— Нет, так я в путь-дорогу не могу, — заключил он удрученно. — А ведь мне надо. Мне в самом деле надо!

— Да, — сказала Белка.

Они умолкли и в лучах восходящего солнца уселись на ветку перед белкиным домом. В лесу пахло сосновой хвоей, вдали распевал дрозд.

 

Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»