ДВЕ СТАРУШКИ.
Одна старушка сказала как-то вдруг (раньше им не приходилось обсуждать такие вещи):
— Когда я буду лежать при смерти, пусть у моей постели поёт небольшой хор, а съесть бы я хотела пудинг с итальянской колбаской. И ещё, если можно, хорошо бы гудение шмеля за окном. Трудно будет, конечно, всё это устроить. Но уж больно мне хочется. Ладно, там видно будет.
Вторая старушка начала приготовления. Вместе с двумя стариками, жившими этажом выше, она организовала маленький хор. Она набила морозилку пудингом с колбасками. Ещё она ловила шмелей и рассовывала их по банкам с медом и листиками салата. Это было самое трудное. Шмели очень скоро умирали.
«Как сохранить шмеля живым? — думала она. — Или, если понадобится живой шмель, где его взять? Как же мне всё это обустроить?»
Через пару месяцев первая старушка внезапно упала без сил.
— Скорей! Скорей! — закричала она.
Вторая старушка схватила её за лодыжки и потащила в спальню. С большим трудом втянула она её на кровать.
Это было утром. Светило солнце. Ловя воздух ртом, стояла вторая старушка у кровати.
— Пудинг, — прошептала первая старушка.
— Ах, точно!
Вторая старушка убежала и вскоре вернулась с кусочком замороженного пудинга.
Первая старушка была при смерти. Но она лизнула пудинг и улыбнулась.
— Хор, — прошептала она.
Вторая старушка побежала наверх, постучала в дверь к старикам, и не прошло трех минут, как они уже стояли в ногах постели и пели: «Когда корабль гавань покидает», «Гряди, гряди» и другую печальную песню о приветах прощальных и слезах, взор застилающих, слов которой они не знали, а потому негромко тянули мелодию на три голоса. Потом вторая старушка кивнула, и старики на цыпочках выбрались из комнаты.
Она осталась у кровати одна. По её щекам катились слезы.
Первая старушка постепенно проваливалась в небытиё, промежутки между вдохами и выдохами становились всё длиннее.
«Что же, что же мне делать? — думала вторая старушка. — Подержать её за руку? Поцеловать? Ах да, — вдруг вспомнила она. Она подошла к окну, прикрылась тюлевой занавеской и принялась жужжать. — Жжж, жжж, — жужжала она. Солнце припекало ей затылок. — Шмель-то из меня убогонький», — подумала она.
Иногда она переставала жужжать и прислушивалась. Было тихо. Первая старушка умерла.
Вторая старушка присела к столу, отодвинула тарелку и чашку, уронила голову на руки и заплакала.
«Ох, как же худо мне сейчас! — подумала она. — Ну почему я не подержала её за руку, вместо того чтобы стоять там и жужжать? И я могла бы сказать ей, как я её любила, или что-нибудь в этом роде. Ведь если это последнее, что слышишь перед смертью, это же прекрасно?..»
Ей казалось, что она поступила дурно и прощенья ей за это не будет.
Так сидела она ещё долгие часы, а солнце заливало светом комнату.
Тоон Теллеген. «Две старые старушки»