ДВЕ СТАРУШКИ дождливым днём сидели на лавочке под деревом. Они долго молчали и глядели на дождь и на низкое серое небо. Потом одна старушка спросила:

— Ты, может, ждёшь кого-нибудь?

— Да нет, — сказала вторая старушка. — Или, впрочем, да, вообще-то… вообще-то я всегда кого-то жду. Но это так, в общем смысле.

— Да, — поддержала первая старушка. — И я тоже.

— В самом деле? — спросила вторая старушка.

— Ага.

— Мне всегда казалось странным о таких вещах рассуждать, — вымолвила вторая старушка. Она болтала под лавочкой ногами и разглядывала свои туфли. — Да и вправду сказать, жду-то я жду, да всё без толку.

— И я тоже, — сказала первая старушка. Довольно долго они сидели молча. Время от времени они искоса поглядывали друг на друга.

Люди торопились мимо них, почти бегом, с поднятыми воротниками или под зонтиками.

— А знаешь, — сказала вдруг первая старушка, — может, мы с тобой ждем друг друга?

— Да! — сказала вторая старушка. — Верно! Ты, стало быть, ждёшь меня, а я — тебя!

Это были две одинокие старушки. У них была пустая жизнь за плечами и ещё несколько лет впереди, и внезапно они заключили друг друга в объятия и пылко поцеловались, прижимаясь стиснутыми губами. Их головы покачивались взад и вперёд.

И вдруг они вздрогнули, разжали руки, отпрянули друг от друга. Что им, в сущности, было друг от друга нужно? Во рту у них пересохло, пальцы тряслись. Могли ли они довериться друг другу? Не затевали ли они чего-либо от лености? От жадности? От скаредности? Не стали ли они жертвами какого-нибудь нелепого совпадения?

Это тянулось довольно долго — так что стемнело и они успели замёрзнуть — покуда не смогли договориться, вступать ли им друг с другом в любовные отношения (другого выражения они подобрать не сумели) или оставить происшедшее на единственный вечер и единственный поцелуй.

— До чего же нелёгкий выбор! — сказала одна старушка.

— Невероятно! — сказала другая.

Кто бы мог подумать, что это решение может оказаться таким трудным.

Тоон Теллеген. «Две старые старушки»

ДВЕ СТАРУШКИ жили в большой комнате среди картин, подсвечников, книжных полок, маленьких столиков и салфеток.

И вот как-то раз одна старушка осела на стуле, сползла на пол, побелела, вытянулась и умерла.

Совсем не сразу дошло до сознания второй старушки, что первая умерла. «Так-так, — подумала она, — стало быть, это и есть смерть».

Она не могла перетащить первую старушку. Да и, по правде говоря, подумала она, куда?

Она принялась рыться в ящиках, сама толком не зная, что ищет. Она бродила по комнате и думала: «Нужно что-то делать, нужно что-то делать…» Но что? Она присела к столу.

Через час-другой она подумала: «Сойду я теперь с ума от горя! Это очень даже возможно!» Но представить себе этого она не сумела.

Она начала всхлипывать, закрыла лицо ладонями. Внезапно она со страхом подумала, что никто, в сущности, не знал, до чего милой была первая старушка. «Кому теперь это растолкуешь», — подумала она. Она представила себе, как пытается объяснить это кому-нибудь — какому-нибудь мужчине в кожаной куртке, с толстым ремнём — и как этот мужчина грубо отталкивает её и говорит: «Ой, да ладно вам. Все мы тут милые люди».

Немного погодя она встала и посмотрела в окно. «Ну и денёк!» — подумалось ей.

В комнате было темно. Стоял ноябрь. До неё доносились звуки трамваев, самолётов и чаек. Она принялась барабанить пальцами по стеклу, колотить в стены, стучать ногами в пол.

Ближе к ночи она начала зевать, громко, с завыванием, пока не осипла и не свалилась в изнеможении.

Она лежала на ковре посреди комнаты, рука под голову, колени врозь. Позже, под утро, она уснула.

Тоон Теллеген. «Две старые старушки»

ДВЕ СТАРУШКИ.

Как-то раз одна старушка пришла домой и сказала:

— В моей жизни появился кто-то другой.

— О, — только и могла вымолвить вторая старушка. Первая поставила на стол продуктовую сумку и рухнула на стул.

— Как это ужасно для тебя, — сказала она.

— Вообще-то… — начала вторая.

— Нет, — прервала первая старушка. — Это в самом деле ужасно. Это означает, что я собираюсь исчезнуть из твоей жизни. Это через пятьдесят-то лет!

Другая старушка — маленькая, серенькая, тощенькая — заглянула в продуктовую сумку и принялась выкладывать на стол покупки: яблоки, молоко, хлеб, сироп, сахар, средство для мытья посуды.

— Ну, до этого, пожалуй, не дойдёт, — сказала она.

— Дойдёт, и ещё как! — крикнула первая с пылающими щеками.

— Кто же этот другой? — спросила вторая старушка.

— Не скажу. Этого я сказать не могу. Может, и хотела бы, да не могу. Нельзя.

— Ну что ж.

— Это тебе хоть понятно?

— Понятно.

— Нет, я думаю, это всё-таки кошмар для тебя!

— Да ладно, что уж там. Если речь идет о твоём счастье…

— Счастье?! Я чувствую себя отвратительно. Я тебя бросаю.

Лицо у первой старушки горело, руки тряслись, голос дрожал, тогда как вторая говорила спокойно, медленно. Она, однако, не была уверена, что у неё внутри всё нормально. Она принялась накрывать на стол.

За ужином первая старушка сказала:

— Поломала я, выходит, твою жизнь.

— Ну уж, прямо-таки… поломала…

— Да! Поломала! Именно что поломала! — вскричала первая старушка пронзительным голосом. — Лучше уж мне было умереть!

— Да… но если бы ты умерла… — с удивлением начала вторая старушка.

— Замолчи! — закричала первая старушка. — Как ты не понимаешь. Я ещё никому в своей жизни зла не сделала. А теперь вот… ты…

Вторая старушка молчала.

Вечером первая старушка уложила вещи и ушла. Она ничего не сказала. Спускаясь по лестнице, она плакала. Ее чемодан грохотал по ступеням.

Вторая старушка безмолвно глядела из окна.

Так исчезла первая старушка из жизни второй.

Тоон Теллеген. «Две старые старушки»

ДВЕ СТАРУШКИ, в старом доме, в черте города. Прямо над ними жил высокий старик, который изучал инкунабулы. Волосы у него были седые и вечно в беспорядке.

Старушки частенько судачили о нем и время от времени зазывали его к себе на чашку чаю.

Как-то в полдень они, смущаясь, спросили его, как он посмотрит на то, чтобы провести с ними ночь, между ними двумя. Ничего такого не будет, никаких поползновений, за это они ручались.

Старик залился краской — о таком он мечтал уже давно.

— Нет, — сказал он, — лучше не надо.

И подумал: ну почему я не сказал «да», отчего бы мне сейчас не сказать «да», совершенно чистосердечно?

— Ну тогда, может быть, вы нас поцелуете? Хоть разочек? — спросили старушки.

— Ну что ж, — сказал старик, — против этого ничего не имею.

Он поднялся, отодвинул стул и чмокнул старушек в щёку.

Но они хотели поцелуя в губы.

— В губы! — кричали они, тыча пальцем. — Вот сюда!

Старик опустил глаза, поцеловал их обеих в губы и, не произнеся ни слова, вышел из комнаты.

— О, — воскликнули старушки, — это было просто восхитительно!

Они слышали, как старик взбирался по ступенькам, как он распахнул дверь своей комнаты, как плюхнулся на кровать.

Молча сидели они друг против друга и спустя недолгое время почувствовали себя неловко.

Когда стемнело, они задёрнули шторы и написали старику письмо.

Они писали, что, в сущности, они вовсе не такие, что они поддались чувству, что им осталось недолго, да и ему тоже, что жизнь по большей части была отвратительна и пуста, с этим ему придётся согласиться, что они его очень, очень уважают и надеются, что он не захворает при воспоминании о прошедшем дне.

«Оно того не стоит, — писали они. — Это было просто маленькое недоразумение».

Они прочли письмо вслух, по очереди. Их щеки пылали. Они обе перечитывали его раз десять, и всякий раз, доставая его, зажмуривались и трясли головой. «Маленькое недоразумение», — повторяли они. Вот именно. Такое малюсенькое недоразуменьице.

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, и не стали отправлять письма.

Тоон Теллеген. «Две старые старушки»

ДВЕ СТАРУШКИ так крепко любили друг друга, что сделались несчастны. Кому это нужно, так они считали.

Любовь… — думали они пренебрежительно. Вот ведь чепуха-то!

Но поделать с собой ничего не могли. Они любили друг друга, при встрече не могли унять сердцебиения и по ночам сжимали друг друга в объятиях со страстью и горечью.

И тогда одна говорила: «Ах, как же я всё-таки тебя люблю!» А другая отвечала: «И так далее и тому подобное».

Они пили ром и херес, с каждым днём больше и больше. Всё оставалось по-прежнему.

Они ели сапожный крем. Где-то они об этом читали. Чёрный сапожный крем, чайными ложками.

Они рассматривали друг друга под действием сапожного крема и замечали, что превратились в нечто бесформенное, распухшее, пучеглазое. У них выпадали зубы, они сипели и хрипели.

Ничего не помогало.

У них случались припадки.

Но они продолжали любить, и выкрикивали это друг другу с пеной и кровью у рта.

Когда действие сапожного крема кончалось, они сидели каждая в своём углу за ширмой, ненавидя любовь и того, кто её выдумал, кто бы он ни был.

— Нельзя старикам любить! — кричали они друг другу.

— Нельзя!

Сердца их колотились.

Тоон Теллеген. «Две старые старушки»

Две старушки жили в большом старом доме на краю города.

Прямо над ними жил жалкий-прежалкий старичок, помешавшийся от одиночества. У него был толстый затылок и маленькие глазки с красными, вывернутыми наружу веками.

Иногда он стучался в комнату к старушкам, и они вместе пили чай.

В один прекрасный день старичок сказал, напряжённо уставившись в свою чашку:

— А знаете, со мной за всю мою жизнь ни разу ничего такого не приключилось.

— Ну да, и с нами тоже, — поддержали старушки, — тоже никогда ничего такого.

— Да нет, — сказал старичок, — я вовсе не это имею в виду.

— Ах вот как, — сказала одна старушка. Старичок посмотрел в пол, провёл руками по волосам и, запинаясь, выговорил:

— Я вот о чём. Я бы очень не прочь разок это самое…

— Это самое? — переспросила удивлённо вторая старушка.

— Ну да, — сказал старичок.

— А что «это самое»?

— Ну это… с вами.

— С нами?

— Ну да, очень бы я был не прочь с вами это самое разок, ну, потрогать у вас кое-что, ну, в общем, вы понимаете, о чём я…

— Да, — сказали старушки. — Понятно. Воцарилось молчание. Атмосфера накалялась. Затем одна из старушек сказала:

— Нет, мы не хотим, нельзя. Старик вскочил и крикнул:

— Ну что вы как дети, в самом-то деле! Ну просто как дети, и всё тут!

И не успели старушки ничего сказать, как он, хлопнув дверью, выскочил из комнаты. Старушки остались сидеть подавленные.

— Ну, это же ничего, что я так сказала? — спросила одна.

— Да нет, — сказала другая старушка. — Я вот как раз об этом и думаю.

Был полдень. Комнату заливало солнце.

Через некоторое время старушек начали одолевать сомнения. Они думали о том, как одинок этот старик, о том, что он, возможно, теперь бесконечно огорчён.

— У нас-то с тобой есть мы с тобой, — сказали они. Они подумали о том, что жизнь старика, вероятно, была сущим адом, что в нём бушевали инфернальные страсти, что ни один луч света не проникал в его душу — вполне вероятно.

Часом позже они взобрались по лестнице и постучались в дверь его мансарды.

— Кто там? — спросил он.

— Это мы, — сказали они. — Можно зайти?

— Нельзя.

— Вам можно… это самое.

— Нет, я больше не хочу.

— Ну… за коленку. — Нет!

— Под юбки — хоть до каких пор…

— Нет! Убирайтесь! Прочь! Они вернулись к себе.

Было уже за полдень. Солнце зашло, окрасив крыши красным. За окном возились стайки воробьев, слышался шум автомобилей, самолётов.

Они понуро взглянули друг на друга. Он бы мог проделать с нами всё, подумали они. Всё, что угодно.

Слышно было, как он топает ногами, хлопает дверьми.

Тоон Теллеген. «Две старые старушки»

ДВЕ СТАРУШКИ в четырёх стенах, обрюзгшие, взвинченные, замочки сумочек: щёлк — раскроют, щёлк — закроют, и снова: щёлк, щёлк…

Одна сказала:

— А иди-ка ты знаешь куда?

— Куда? — спросила другая.

— Да к чёртовой бабушке.

Вторая вскочила, швырнула пару стульев, испустила несколько воплей, упала в корчах на пол, поползла.

Немного погодя первая позвала:

— Ты уже там, что ли?

Вторая не отвечала, но застонала, и едкий чадный дым потянулся от неё.

Первая закашлялась, закрылась руками. Вторая крикнула тогда:

— Я уже там.

Голос её прозвучал мягко.

Первая старушка не решалась взглянуть на вторую. Послала же она её прямиком по адресу.

И, покуда она так сидела, вторая старушка начала нашёптывать ей на ухо, тихонько, бессвязно, безудержно.

Она рассказывала про чёртову бабушку.

Так сидели они вдвоем, в один декабрьский день, около полудня.

Тоон Теллеген. «Две старые старушки»

ДВЕ СТАРУШКИ любили друг друга, но позабыли, что нужно при этом делать. Они иссохли, окостенели и довольно явственно похрустывали суставами.

— Можно попробовать поцеловаться по старинке, — предложила как-то вечером одна старушка.

— Отчего же нет, — сказала другая старушка, ошеломлённая подобным предложением.

— А если из этого ничего не выйдет, что-нибудь да придумаем, — сказала первая.

С трудом поднялись они со своих стульев и, шаркая, побрели навстречу друг другу.

Приблизившись, постояли немного, чтобы перевести дух. Затем они принялись обсуждать, как им держать руки во время поцелуя.

— Положим друг другу на плечи? — спросила одна старушка.

— Да. Или нет, постой. Всё же не надо. На талию. Это гораздо лучше.

— А как мы при этом будем стоять — просто так, или станем ласкать друг друга? — спросила первая старушка.

— Ласкать, — сказала другая старушка.

Это было ранним вечером, в августе. Они кутались в вышитые шёлковые шали — от сквозняка. С улицы доносилось чириканье воробьев, аромат роз.

— Ну? — начала одна старушка.

— Погоди-ка, — сказала другая старушка. — С открытыми глазами или с закрытыми?

— С закрытыми, — ответила первая. — Я-то уж, во всяком случае, точно зажмурюсь.

— И я, — сказала другая старушка.

— Вот и хорошо. Ну, давай, что ли… — сказала первая старушка.

Они сдвинули головы, закрыли глаза, положили руки друг другу на талии и поцеловались.

«С ума сойти… — думали они. — Значит, можем ещё что-то!» Правда, до ласк у них так и не дошло: им нужно было сохранять равновесие. Они целовались в течение целой минуты, пока у них не заболели губы. Тогда вновь, шажок за шажком, они попятились в разные стороны.

Солнце зашло. Чёрный дрозд распевал на крыше.

— Попробуем завтра ещё разок? — спросила первая старушка осторожно.

— Хорошо, — согласилась другая, — но тогда уж я положу тебе руку на шею — думаю, я тогда вернее буду держаться. Как ты считаешь?

— Давай, — сказала первая старушка. Её губы всё ещё обжигало или покалывало —  она, вообще говоря, и сама толком не знала, что это было за чувство. Ей вспомнилось, как она стояла однажды на балконе, летним вечером, в темноте, давным-давно, и как та девушка неожиданно поцеловала её, будто бы обознавшись, — у неё дрожали руки — и что она тогда тоже положила руку ей на шею.

Тоон Теллеген. «Две старые старушки»