ВНЕЗАПНО РАЗБУЖЕННАЯ НЕ ТО ВОПЛЕМ, не то визгом, Белка протерла глаза. Приснилось ей, что ли? Она навострила уши.
— АААААААААА! — снова раздался все тот же вопль. Теперь Белка знала точно — это вопила Муха, у которой наверняка были неприятности. Белка спустила с постели ноги, затем хвост и подошла к окну. Но была полночь, и в свете нарождающегося месяца Белка ничего не смогла разглядеть. Она распахнула дверь и напряженно уставилась в темноту. Белка всматривалась до рези в глазах, но разглядеть так ничего и не сумела. Было тихо, только дождь шелестел в листве ее бука. «Ну вот, — подумала она, — снова ложная тревога. Мухам по вечерам полагается дома сидеть. Опять небось на славу погудела накануне, или Уховертка ей на усик наступила, или…»
— Ай-яй-яййй… — опять раздался визг, но теперь ближе и жалобней.
«Нет, все же нужно проверить», — решила Белка. Она мигом слетела вниз с ветки и ринулась в лес.
— Муха… Муха… где ты… я иду… — звала она, чуть уменьшив прыть после того, как с разбегу влетела в заросли.
— Ай-яй-яй!…
Внезапно она очутилась перед Мухой, которую признала по манере испускать вздохи.
— Ну, чего там у тебя случилось? — выдохнула Белка.
— Ага, — отозвалась Муха. — Мне и самой интересно, чего это у меня случилось…
— Но я же слышала, как ты тут кричала… ай… или айй… или ай-яй-яй… тебе лучше знать.
— Ну да, я тоже слышала.
— Ну, и что это было?
— А мне почем знать?
— Но ведь это же ты кричала?
— Ну я, и что с того? Мне-то почем знать?
— Но ведь это же кричала ТЫ?
— Хе-хе, а то я не знаю. Это все, что ты имеешь мне сказать? Ты, похоже, еще не проснулась. Ну, понятно, дрыхла небось как всегда. Ну-ну.
Если бы это происходило днем, можно было бы издалека заметить, как Белка потихоньку раздувается от ярости и вот-вот взорвется.
— Ладно, брось, — пробормотала она.
— Что «ладно»? Что «брось»? Что ты дрыхла, или что единственное, что ты можешь сказать, это то, что ты слышала, как я кричала, хотя это и глухая тетеря бы услыхала?
— Брось, говорю, ладно тебе, — просипела Белка.
— Нет уж, ты мне скажи: что «брось», что «ладно тебе»?
— Ничего.
— Чего «ничего»?
— Ничего — это ничего.
— Вот и пойди тебя пойми. Сама не знаешь, что «брось», а что «ничего»…
И тут-то Белка и взорвалась. Вся округа содрогнулась. Муравей поспел первым на место происшествия, и, как сумел, смел Белку в кучку.
— Что стряслось? — спросил он.
— А мне почем знать? — фыркнула Муха. — Что-то не сложилось у нее. А что — мне почем знать. Я это еще у нее спрашиваю, что, мол, стряслось-то, а она заладила себе: «Ладно, брось» да «ладно, брось…»
— Ясно, — сказал Муравей, который уже примерно представлял себе, как обстояло дело. Он перетянул Белку травинкой, взвалил ее себе на спину и отнес домой, а там склеил ее по кусочкам.
На следующий день Белка проспала допоздна. О происшествиях той ночи она никогда никому не рассказывала. И всякий раз приветливо здоровалась с Мухой при встрече, делая вид, что взрыв полностью отшиб ей память.
Но это было совсем не так.
Тоон Теллеген. «Однажды в полдень»