КРЕВЕТКА ПОСТУЧАЛА В ДВЕРЬ К МЫШИ.

— Да-да? — сказала мышь.

Креветка зашла в комнату. С собой у нее был чемодан, который она поставила на стол.

— Я — креветка, — сообщила она. — Не желаете приобрести немного сердитости?

— Сердитости? — переспросила мышь, которая, конечно же, была знакома с креветкой.

— Ну да, — раздраженно сказала креветка. — Вам же хочется иногда быть сердитой.

— Хочется, — ответила мышь. — Но когда я хочу быть сердитой, я сержусь. Это происходит само собой.

— Но вы всегда сердитесь доброй сердитостью? — спросила креветка, изучающе глядя на мышь.

Мышь засомневалась.

— Нет, — вздохнула креветка. — Выходит, не доброй. — И открыла свой чемодан. — Я покажу вам, что у меня есть.

Чемодан был темный, и креветка одну за другой доставала из него разные сердитости.

— Бывает, что вам наступают на ноги, когда вы танцуете? — спросила она.

— Да, — сказала мышь.

— Тогда у меня есть для вас легкая сердитость, которая проходит так же быстро, как и начинается, — объявила креветка и показала тонкую светло-розовую сердитость. — Очень красивая сердитость, — добавила она.

Потом взглянула на мышь и спросила:

— А случается вам что-нибудь забыть дома, уезжая в путешествие?

— Частенько, — призналась мышь. — А откуда вы знаете?

— Тогда у меня есть раздражение, очень подходящее для этого случая, — сказала креветка.

Из чемодана появилось сморщенное серое раздражение.

Мышь кивнула: это и в самом деле было как раз то, что нужно, когда что-нибудь забыл.

— У меня уже есть похожее раздражение, — сказала она.

Креветка показала еще лиловую ярость, зеленоватую злость и белоснежное бешенство.

На дне чемодана лежало что-то нежно-голубое.

— А это что такое? — спросила мышь.

— Это не сердитость, — сказала креветка и немного покашляла. — Это печаль. Вообще-то, она не продается. Но для вас…

— Я ее возьму, — сказала мышь.

— Собственно говоря, — сказала креветка, — это больше, чем печаль. Это тоска.

Она отдала мыши нежно-голубую полупрозрачную тоску, закрыла чемодан и ушла.

Мышь села у окна, набросила тоску на плечи и стала смотреть вдаль.

Было теплое, тихое утро в самом начале лета.

— Ах, — сказала мышь и глубоко вздохнула.

 

Тоон Теллеген. «Неужели никто не рассердится?»