БЫЛА ПОЛНОЧЬ. Белка вспомнила, что скоро у нее день рождения, а список подарков был все еще не готов.

Она встала, составила список и с ночным ветром разослала его всем зверям.

Список подарков.

Сон, неважно, какой. Любой подойдет.

Белка.

Вскоре после этого наступил ее день рождения.

Это случилось теплым летним днем. К вечеру все звери явились к ней на праздник с самыми разными снами: сон сладкий, сон длинный, сон безмятежный, сон в багровых тонах, сон прерывистый, сон пронзительный, сон буйный, коротенький гладкий сон, который можно было пропустить между пальцев, сон голубой, сон колоссальный, такой, что и не поднимешь, сон пуховый и многие другие сны, о которых Белка никогда и не слыхивала.

Полярный Медведь явился с холодным, замороженным сном, Ласточка — со сном быстрым, воздушным, а Муравей — с маленькой коробочкой, в которой лежал секретный сон для особенных случаев. Слон пришел с большим сном, который всякий раз норовил укатиться, так что Слону приходилось бежать за ним с криком «Эй!», а Птица-Секретарь прислала письменный сон, который Белке предписывалось читать по вечерам, чтобы не заснуть не сходя с места и не пустить весь праздник насмарку.

Белка сложила подарки в большую кучу за буком.

Потом они ели торт и веселились до самого вечера.

Один за другим гости расходились по домам, в теплую летнюю ночь.

— Спокойной ночи, Белка! — кричали они.

— Спасибо! — отвечала Белка.

Когда ушел последний гость, Белка собрала подарки в охапку и осторожно влезла на свой бук. Там она толкнула коленкой дверь и вошла в дом.

Но на пороге она споткнулась, и сны разлетелись по комнате, наполнили ее до самого потолка, набились в ящики шкафов. И прямо в дверях Белка погрузилась в большой, серый сон, который ей подарил Бегемот, и проспала до самого утра.

И еще никогда не спала она так крепко и так сладко, как в ночь после своего дня рождения.

Тоон Теллеген. «Они ещё спали»

ОДНАЖДЫ СЛОН СКАЗАЛ:

— Ухожу в пустыню. Не знаю, вернусь ли вообще…

— Почему? — удивилась Белка.

— У меня на то свои причины, — сказал Слон. Он поскреб голову и осторожно попробовал почесать себя за ухом своим морщинистым хоботом.

Белка не стала спорить и проворно собрала дорожную котомку со сладкой корой и дубовыми ветками, которую накрепко прикрутила к спине Слона.

— Счастливо, Слон, — сказала она.

— Счастливо, Белка, — сказал Слон. Вид у него был понурый. Он бросил прощальный опечаленный взор на Белкину лампу, которая тихонько колыхалась на ветерке, проникавшем в комнату в приоткрытую дверь.

— Ну так вот, значит, — сказал он, оступился и свалился с дерева.

Но, приземлившись, он стиснул зубы, подавил стон и поплелся прочь.

К позднему полудню он добрался до пустыни. Оглядел огромное пустое пространство, кивнул, спустил с плеч котомку, присел у подножия скалы и одним махом съел все, что там было. А поскольку было там немало, он с кружащейся головой и набитым животом устроился на песке и заснул.

Проснулся он на следующее утро и тут же направился в пустыню. «Тут я в безопасности», — подумал он.

И там, посреди пустыни, он увидел дерево. «Дерево? — подумал он. — А я-то думал…»

И Слон припустился вприпрыжку.

— Дерево! — вопил он. — Дерево! «Как будто оно меня слышит…» — подумал он издевательски. Но продолжал кричать.

Он бежал со всех ног, но ни на шаг не приближался к дереву. Оно будто бы убегало от него.

«Это такое бродячее дерево», — подумал он. Ему казалось, он где-то об этом слышал.

— Бродячее дерево! — выкрикивал он. — Бродячее дерево!

И чуть погодя:

— Да я и не думал на тебя залезать… ты, может, боишься? Я правда не буду…

Но это ничего не меняло. Весь день напролет они бежали через пустыню, Слон и Бродячее Дерево.

К вечеру Слон выдохся. Он осип, во рту у него пересохло, а хобот потрескался от жары. Слон повалился на песок и увидел, что Дерево тоже остановилось.

«Почему, — успел подумать он. — Почему все-таки…»

И уснул.

Ночь была светлая. Бесчисленные звезды мерцали на небе, над горизонтом медленно поднималась луна.

В полночь дерево подкралось к Слону и склонилось над ним. Слон вздохнул во сне. Дерево осторожно положило ему в рот несколько листьев и сочных веток, которые ему, в общем, не особенно были нужны, немного пошелестело и пошуршало и на цыпочках отступило обратно.

Когда Слон проснулся наутро, дерево стояло поодаль. К своему удивлению, Слон обнаружил, что ни есть, ни пить не хочет. Он сделал шаг по направлению к дереву и увидел, что оно отступило ровно на столько же.

Слон потряс головой и остановился.

Потом он повернулся и зашагал в лес.

— Прощай, Бродячее Дерево! — крикнул он напоследок, обернувшись на краю пустыни. Дерево было еще видно, и ему показалось, что оно что-то прокричало и кивнуло в ответ.

«Но этого же не может быть, — подумал Слон. — Все, что угодно, но только не это».

Вдали он разглядел лес, а в лесу — дуб и бук, возвышавшиеся надо всеми остальными деревьями. Он заторопился.

— Иду! — выдохнул он, все больше прибавляя шагу.

Тоон Теллеген. «Они ещё спали»

КОГДА ЗВЕРИ ПРОСЛЫШАЛИ, что Белка опять не может спать, они очень захотели ей помочь. Один за другим собрались они у Белки.

Слон явился первым и протянул Белке свои уши.

— Это, знаешь, Белка, такие уши… — сказал он. — Если на одном из них уляжешься, прямо на месте заснешь. Ты с ними смотри, поосторожнее.

Белка приладила уши к голове, улеглась на одном из них, немного подождала, но заснуть так и не сумела.

— Странно, — сказал Слон. — Но ты их попридержи у себя. Может, когда и сработает.

Ёж дал Белке свои иголки, чтобы съеживаться, но стоило Белке попробовать, она не только не уснула, а вскрикнула: «Ай»! Никогда она еще не была так далека от того, чтобы заснуть.

— Совершенно необъяснимое явление, — сказал Ёж, который засыпал немедленно, стоило ему свернуться клубком вместе со своими колючками.

Черепаха дала Белке свой панцирь.

— На одну ночку, — сказала она.

Забравшись в панцирь, Белка задремала, но уснуть не смогла.

— Я дремлю, — крикнула она из-под панциря.

— Да, — сказала Черепаха, которая начала замерзать. — Я тоже.

Немного погодя Белка сказала:

— Я все еще дремлю.

— Ну, подремала и хватит, — еле выговорила дрожащая и синяя от холода Черепаха.

Жираф дал Белке свои рожки.

— Не знаю, почему, Белка, — сказал он, — но с этими штуками я всегда сплю, как убитый…

Но и с рожками на голове, со слоновьими ушами и с остатками ежовых колючек в спине лежала Белка в траве под буком, и сна у нее не было ни в одном глазу.

Лебедь предложил ей свои крылья, потому что лучше всего ему спалось в полете, Щука сказала, что Белка должна напустить в свой домик воды и улечься спать под кроватью, Муравьед посоветовал долго-долго фыркать, Мотылек придерживался мнения, что Белке непременно нужно порхать до головокружения, а потом присесть где-нибудь в темноте, а Медведь настаивал не том, что если достаточно долго есть торт, то всегда потом засыпаешь. При этом он заметил, что с готовностью покажет, как это делается.

Но ничего не помогало. Белка не могла уснуть. А ночь подступала, и отовсюду — с неба, из кустов, из-под земли, из воды — доносилось тихое похрапывание.

Потому что спали все. Спал Земляной Червяк, спал Осьминог, спал Орел, спал даже Индийский Палочник. Насупленная и бессонная, уселась Белка на большую ветку возле двери, посмотрела на небо и увидела, как луна скрывается за облаком. «Спать пошла, ясное дело», — мрачно подумала Белка.

И тут кто-то хлопнул ее по плечу.

— Это кто там? — спросила Белка.

— Я, — сказал чей-то голос. — Светлячок.

— Светлячок? — переспросила Белка.

— Да, — сказал Светлячок. — Я тебе могу мой огонек одолжить. Если ты его сначала включишь, а потом выключишь, то сразу же заснешь.

Белка взяла огонек, и внезапно Светлячок совершенно пропал из виду.

— Светлячок! — успела крикнуть Белка. Но в ответ не услышала ничего, кроме шороха.

Немного погодя она забралась в постель. Уши, рожки, иголки и прочие вещи она сложила грудой на пол. И только огонек крепко сжимала в руке. Он был включен, и от него исходило мягкое мерцание.

Белка повернулась на бок, укуталась в свой хвостик и погасила свет.

И уснула прежде, чем закрыла глаза.

Тоон Теллеген. «Они ещё спали»

ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ Медведь написал письмо зверям:

Уважаемые звери,

Я не могу спать.

Это ужас что такое.

Я очень долго думал и понял, что все дело в моей кровати.

Не сделаете ли вы для меня другую?

Я хочу кровать из меда, с решеткой из засахаренных каштанов, матрас из сливок и мягкую — премягкую подушку.

Что скажете? Сможете?

Всего-то на одну ночку, не насовсем.

Я прямо не дождусь. Полагаю, вы все себе представляете, что такое ужас.

На следующий вечер Медведь уже спал в такой кровати. Звери потирали ручки и переговаривались: «Теперь-то его пушкой не разбудишь!»

Звезды перемигивались, а запах меда и засахаренных каштанов медленно растекался по лесу, и Медведь бессознательно, но тем не менее вполне решительно, доедал свою постель.

Тоон Теллеген. «Они ещё спали»

СЛОН ЗАДРАЛ ХОБОТ В НЕБО, похлопал ушами и завопил изо всех сил:

— Я не могу спа-ать!

Звери вздрогнули спросонок и подскочили в постелях.

Некоторые закричали:

— Прямо никак?

— Прямо никак! — закричал в ответ Слон.

После чего улегся и немедленно уснул.

Но остальные так и остались сидеть торчком в постели, удрученно глядя в темноту и не понимая, где они.

Когда на следующий вечер Слону опять не спалось и он снова что есть мочи завопил: «Я не могу спать!», звери решили принять меры.

— Надо что-то для него сделать, — сказал Сверчок, с опухшими веками сидевший в траве на берегу реки.

— Ах-ха… — зевнул Жук.

— Да, но что? — успела спросить Лягушка, перед тем как спросонья со звонким плеском плюхнуться в воду.

Лебедь зевнул, вытянул шею и сказал:

— Надо ему другую кровать подарить.

И угадал! Звери тут же согласились.

И все они принялись сооружать кровать, такую мягкую и теплую, что любой, улегшийся в нее, немедленно засыпал.

Кровать была в то же время очень легкая. Она не стояла, а покачивалась. А стоило на нее тихонько подуть, и она могла улететь.

— И куда же она улетит? — полюбопытствовала Черепаха.

— После разберемся, — сказал Сверчок.

— О, — сказала Черепаха, кашлянула в кулачок и больше не произнесла ни слова.

Спустя несколько часов кровать была готова.

Вечером ее доставили Слону.

— Кровать! — воскликнул Слон.

— Кровать, — подтвердили звери.

— Это что, мне? — поразился Слон. — Прямо вот так, совсем для меня?

— Для тебя, — сказали звери.

Слон рассыпался в благодарностях, забрался в постель и немедленно заснул. Жук переполз через бортик, чтобы посмотреть, как Слон лежит, повалился ничком и тоже провалился в сон.

И тогда Сверчок тихонько подул на кровать.

— Тсс, — шепнул он.

Кровать колыхнулась, оторвалась от земли и, постепенно набирая высоту, скрылась за деревьями. Храп Слона и Жука медленно замирал вдали.

Пораженные, глядели звери вслед улетающей кровати.

— Так куда она полетела-то? — не утерпела Черепаха.

— После разберемся, — сказал Сверчок.

— Ой, да, — спохватилась Черепаха. — Правда.

Она была очень рада, что у нее есть панцирь, под который она могла забраться, так что никто не мог увидеть, как она, пристыженная, покачивала головой.

Тоон Теллеген. «Они ещё спали»

БЫЛА ПОЛНОЧЬ. Белка пыталась думать о чем-нибудь усыпительном. Но все, о чем она думала, было необыкновенным и таким удивительным, что глаза ее раскрывались даже шире обычного, хотя она ничего не видела в темноте.

Внезапно в ее дверь постучали.

— Кто там? — спросила она. В дверь вошел Муравей, но Белка его не разглядела.

— Слон, — сказал Муравей.

— А, это ты, — сказала Белка. — Ты чего это?

Муравей помолчал.

— Да на лампе покачаться, — сказал он наконец.

— Ну, покачайся, — сказала Белка.

Муравей в темноте забрался на стол и принялся раскачиваться на лампе.

— Здорово тебе? — спросила Белка.

— Да, — сказал Муравей. Но на самом деле здорово ему не было. Он не находил никакого удовольствия в этом занятии.

Муравей снова запрыгнул на стол и затрубил, как Слон.

— Слышу, слышу, — сказала Белка. — Молодец.

Муравей слез со стола и уселся на стул. Некоторое время было тихо.

Белка глядела в темноту прямо перед собой, не зная, что сказать.

— Знаешь, — проговорил, наконец, Муравей.

— Что? — спросила Белка.

— Я ведь не Слон, — сказал Муравей. — Я — Муравей.

— Ах вот как, — сказала Белка.

— Или тебе это все равно? — спросил Муравей.

— Ну… знаешь… — сказала Белка. — Нет, не все равно.

— А какая разница?

Белка глубоко задумалась, но внезапно поняла, что разницы не видит. В то же время она отлично понимала, что разница есть. Она крепко зажмурилась, крепко задумалась и наконец созналась:

— Не знаю.

Повисло долгое молчание.

— Это что же, я хоть кем могу быть? — спросил тогда Муравей.

— Хоть кем? — переспросила Белка. — Это как же так?

— Вот именно, — мрачно сказал Муравей, уставясь себе под ноги. — Как это так?

— А мне почем знать, — сказала Белка.

— Нипочем, — согласился Муравей.

Разговор для полуночи был довольно странный. Белка встала и подошла к шкафу, и немного погодя они ели мед и сладкое желе.

— А мне вот не спалось, — призналась Белка.

— Не спалось, — ответил Муравей. Вид у него был серьезный, и казалось, он о чем-то напряженно размышляет.

— Ну ладненько, — сказал он вдруг. — Пошел я, однако.

Он распахнул дверь. Белка снова забралась в постель.

— Не свались, — успела она пробормотать на прощание, уже с закрытыми глазами.

— Уж как нибудь, — сказал Муравей и почти, почти с грохотом свалился с верхушки бука. Но вовремя вспомнил, что никогда не падает.

Тоон Теллеген. «Они ещё спали»

НА БЕРЕГУ МОРЯ ЖИЛ КРАБ.

Он жил у кромки прибоя, в маленьком домишке, крыша которого поросла водорослями.

Он редко путешествовал, а дни рождения справлял еще реже. И никогда не получал писем. Сам себе он казался неприкаянным и частенько повторял самому себе: «Неприкаянный я какой…»

Так он и жил, на морском берегу, незаметный и неприглядный.

Однажды утром он глянул на свое отражение в озерце стоячей воды за скалой и покачал головой.

— Неприкаянные клешни, — произнес он, — неприкаянная спина. Неприкаянные глаза. Кстати, я их даже не вижу. Я, собственно, и сам не знаю, на что смотрю, — подумал он.

Он поднял голову и задумался обо всех неприкаянных или вовсе не существующих вещах на свете. А потом — о бесчисленных письмах, которых он никогда не получал.

Он уполз назад к морю и зарылся в полосе прибоя.

Он очень опасался того, что в один прекрасный день явится Кто-Нибудь, вздернет его за клешню, подумает секундочку-другую да и вышвырнет вон. Одним широким жестом.

«Вот так», — скажет он и довольно потрет руки.

От таких мыслей Краба пробирала дрожь.

Он предпочитал спать. Когда он спал, ему не нужно было копаться в себе.

Однажды под утро кто-то постучал ему в спину. Краб встрепенулся.

— Кто там? — спросил он. «Вот оно, началось», — промелькнула у него мысль.

— Это я, — сказал голос, — Белка. — Прогуляться не хочешь?

«Белка? — подумал Краб. — Прогуляться?» — Но он вздохнул с облегчением, поскольку голос Белки звучал весьма дружелюбно.

— Да у меня походка такая… странная, — сказал он. В сущности, он хотел сказать, что она у него была неприкаянная, но не сказал.

— У меня тоже, — сказала Белка.

— И у тебя тоже? — переспросил Краб. — Какая же такая у тебя походка?

— Ну… — сказала Белка. — Не знаю я. Но просто ужасно странная.

Немного погодя они в молчании брели по пляжу. Потом Краб тихонько сказал: «Правда ведь, у меня ну очень странная походка?»

— Да, — согласилась Белка. — Но симпатичная.

— Ой, правда?

— Правда.

Они помолчали.

— У меня походка еще страннее, — сказал Краб.

Белка посмотрела на море и сказала:

— Оба мы хороши.

Краб покосился на Белку и нашел, что у нее-то походка была хоть куда.

И они опять замолчали.

Потом Краб сказал:

— Белка…

— Да, — сказала Белка.

— Ты меня что, потом выкинуть собираешься?

— Тебя?

— Да.

— Это еще почему?

— Да потому, что я неприкаянный.

Белка застыла на месте, посмотрела на Краба и сказала:

— Вот еще.

И они пошли дальше, собирая сладкую морскую пену, лежавшую на скалах, и время от времени присаживаясь отдохнуть.

Поздно вечером, когда солнце уже опустилось за море, они вернулись к домику Краба.

— Пока, Краб, — сказала Белка.

— Пока, Белка, — сказал Краб, и сделалось ему так хорошо, что он чуть было не запел и не пустился в пляс на одной клешне. Но он не запел, поскольку опасался, что Кто-Нибудь, кто прохаживался неподалеку, услышит и вышвырнет вон с криком: «Это кто это тут распелся? Ты? А ну прочь!»

Он вздохнул, забрался в свой домик и подумал: «Посмотрел бы ты на себя сейчас, Краб…»

Но было уже слишком темно, чтобы идти к скале и глядеться в стоячую воду.

Тоон Теллеген. «Они ещё спали»

— ЕСЛИ НЕ МОЖЕШЬ СПАТЬ, надо изо всех сил думать всякие мудреные мысли, и тогда заснешь, — сказал как-то Муравей Белке.

Иногда Белка принималась думать о разных невиданных тортах, например о тортах из чистейшего сладкого воздуха или всего лишь из запаха меда. Или же она размышляла о далях или о полночи, ей хотелось увидеть самую полночь, или середину горизонта. Где это могло бы быть? И как до туда добраться?

Как-то вечером она задумалась о том, как бы это было, если бы ее не было. Она оглядела свою темную комнату и разобрала очертания стола и стула. «Они-то уж точно были бы», — подумала она. — И буфет, и горшок с буковым медом на верхней полке. И кровать. Но на этой кровати никто бы не лежал. Все бы там было, кроме меня«.

Это была достаточно мудреная мысль. «Такая мысль означает Муравья», — подумала Белка. Она представила себе, что вот наступает утро, а ее все еще нет. Вот Муравей взбирается на бук и входит в дверь. Но он не удивляется, что никого нет — с чего бы это? Если тебя нет, тебя и не было никогда, думала Белка, а то это сделалось бы еще мудренее и она, возможно, совсем не смогла бы больше думать. А вот и Слон заходит на огонек.

— Что, в гости зашел? — спрашивает Муравей.

— Ну, не то чтобы в гости, — говорит Слон. — Это я так… малость на лампе покачаться.

— Ах вон что, — говорит Муравей.

Слон залезает на стол, цепляется за лампу и принимается молча раскачиваться на ней. Едва не сорвавшись, он вскоре вновь опускается на стол.

Муравей достает из буфета горшочек букового меду и накладывает две порции.

Они садятся к столу и молча опустошают свои тарелки.

А потом они еще долго сидят друг напротив друга. Похоже, они погружены в молчаливые раздумья.

— Ты ни по кому не соскучился? — спрашивает Слон.

— Нет, — отвечает Муравей. — Я никогда ни по кому не скучаю.

— И я нет, — говорит Слон. Некоторое время они глядят друг на друга, приподняв брови и покачивая головами.

Белка все еще не могла уснуть.

Немного погодя Слон выходит за порог, и Белка слышит, как он спрашивает:

— Спляшем?

— Где? — говорит Муравей.

— Вот тут, у дверей, — говорит Слон. — Здесь же все равно никто не живет.

— Ну что ж, — говорит Муравей.

Они пляшут, и Белка видит, с какими серьезными лицами делают они каждый шаг, и как Слон летит вниз и кричит снизу, что это ерунда.

И все-таки она никак не могла уснуть. Она видела Муравья, стоявшего в дверях: он хочет уйти, но не решается и все озирается через плечо на пустую комнату.

Белка видела странное выражение на его лице, в некотором роде печальное удивление, какого она в в жизни еще никогда у Муравья не видала.

И Белка уснула, еще до того, как за воображаемым Муравьем закрылась воображаемая дверь.

Тоон Теллеген. «Они ещё спали»

НА ДАЛЬНЕМ КРАЮ ПУСТЫНИ ЖИЛ ЛЕМУР.

Жил он там в глуши, один как перст. К нему никто никогда еще не приходил в гости. «Ну и что ж в этом такого, — говорил он себе каждый вечер, — в этом вовсе ничего такого нет».

День и ночь он просиживал в ожидании какого-нибудь прохожего. Он не решался сомкнуть глаз, — а вдруг проспит, и прохожий уйдет восвояси не солоно хлебавши?

Временами он так уставал, что все-таки не выдерживал, и сон одолевал его. Тогда он вздрагивал спросонок, вскакивал, озирался по сторонам и кричал что есть сил: «Никто не проходил? Ау! Я не сплю!»

Но прохожих никогда не было, и он вновь с облегчением усаживался на место.

Как-то раз он опять уснул. Это было в разгаре лета, и громадное палящее солнце стояло в зените.

Когда через некоторое время Лемур проснулся, рядом с ним лежало письмо:

Дорогой Лемур,

Я тут проходила мимо, но ты спал.

Приветик.

Белка.

Лемур подпрыгнул, хорошенько огляделся и завопил:

— Белка! Белка! — но Белки уже и след простыл.

И тогда Лемур принялся рвать на себе волосы, топать ногами и голосить, и голосил, пока не охрип.

— Теперь уж дудки я вам усну, — ревел он. — Ни за какие коврижки!

Он выбросил прочь свой стул и уселся прямо на острые камни. Он решил, что станет питаться только вялой крапивой, от которой у него так сводило живот, что он глаз не мог сомкнуть. И день и ночь напролет он твердил себе: «У меня сна — ни в одном глазу, слышишь, Лемур, ни в одном глазочке».

И все же как-то раз сон и усталость опять одолели его. В животе у него бушевал огонь, острые обломки камней впивались в спину, и он бормотал сквозь сон: «Не сплю, не сплю, ни вполглазика». Но он спал, и храпел при этом на всю пустыню.

Заснул он, вообще говоря, всего на пару секунд, но тут же вскочил и с воплем: «Лежебока!» закатил себе огромную оплеуху.

И тогда он заметил еще одно письмецо.

Эх Лемур, Лемур,

Опять ты спал. Ну и силен ты храпака задавать!

Не знаю даже, стоит ли к тебе заходить-то.

Белка.

Лемур побелел как полотно и потерял дар речи. Будто какая-то толстенная ручища схватила его за горло, вздернула в воздух и держала так, пока он беззвучно дрыгал ногами.

И тогда он совершил свой самый великолепный в жизни прыжок. Далеко вдали сумел он разглядеть кончик белкиного хвоста, только что скрывшийся за скалой.

— Белка! — завопил он что было сил. — Белка!

Белка чудом услыхала его. Оглянувшись, она заметила Лемура.

— Да не сплю я! — надсаживался Лемур. — Ничего я не сплю!

Немного погодя они сидели друг напротив друга. Белка примостилась на старом лемуровом стуле, а Лемур достал горшочек с чем-то вкусненьким, который хранился у него с незапамятных времен.

— Ты — мой первый гость, Белка, — сказал он.

— А я-то и впрямь думала, что ты спал, — сказала Белка.

Под разговоры обо всем на свете они опустошили горшочек.

— Моя первая беседа, — тихонько сказал Лемур. — Я теперь знаешь чего?

— Нет, — сказала Белка.

— Я теперь счастливый, — сказал Лемур. — Ох какой же я счастливый теперь.

— Ну что ж, — сказала Белка, когда солнце утонуло в пустыне и небо заалело. — Пора мне. Счастливо тебе, Лемур.

— Пока, Белка, — сказал Лемур.

Привстав на цыпочки, Лемур провожал взглядом уходящую Белку. Вот она скрылась за скалой…

И тогда он устроился поуютнее и заснул крепким сном.

Тоон Теллеген. «Они ещё спали»

ДОРОГАЯ БЕЛКА,

Недавно из письменных источников я узнала, что Вам не спится.

Мне известно, что это чрезвычайно неприятное явление.

Лично я всегда раззавписываю себя в сон.

Возможно, Вы также должны последовать моему примеру, мой далекий друг по переписке. (Надеюсь, что могу Вас так называть? Если нет, то приношу Вам свои извинения за сию эпистолярную вольность. К слову сказать, я страдаю разнообразными письменными недугами и скверными привычками. Но об этом, если позволите, я напишу позже и в деталях.)

В целом мне хотелось бы написать следующее: ах да, я пишу однако поздновато я однако что-то писать я пишу однако без удержу как пишу я там его пишу и пишу я имею написать и пишу и пишу так тихонько всегда однако пишу и пишу шовершенно шшшшшооооооооо всем ссссссссссс

На этом обрывалось письмо, которое Белка получила как-то вечером. Белка распечатала его и честно принялась читать, но, даже не дойдя до конца, уснула, уронив голову на столик.

Поднялся ветер, завыл, засвистел, выхватил письмо и выдул его за дверь.

Однако ветер нередко сует нос не в свое дело, поэтому на полдороге к небесам он сунул его в письмо.

И тут же умолк. В лесу воцарилась тишина. Письмо покружилось в воздухе и упало в реку, а там попалось на глаза Карпу.

Как только Карп уснул, течение погнало письмо к морю. Там его прочли Дельфин, Кит и Кашалот, а потом и прочие рыбы и птицы, присевшие на воду, и звери, которые там случайно оказались — так, гуляли себе потихоньку.

И вот на самых дальних берегах океана, летним вечером уснули все, кто прочел письмо Птицы-Секретаря.

Тоон Теллеген. «Они ещё спали»