— ПОРА МНЕ в путь-дорогу, — заявил Муравей как-то утром.
Они сидели на ветке перед белкиной дверью. Белка только что проснулась и еще зевала.
— И даже не спрашивай, так ли уж это надо, — предупредил Муравей. — Потому что надо.
— А я и не спрашиваю, — сказала Белка.
— Нет, но ты уже рот раскрыла, чтобы спросить, уж сознайся честно.
Белка промолчала.
— Лучшее, что мы можем сделать, — сказал Муравей, — это проститься спокойно.
— Да, — сказала Белка.
— Я имею в виду, без причитаний и слез и всяких там «ах как я буду по тебе тосковать» и «возвращайся скорее» — ты знаешь, Белка, я эти дела терпеть не могу…
Белка кивнула.
— Ну, вот теперь давай вставай на пороге… — сказал Муравей.
Белка встала на пороге.
Муравей протянул ей руку и сказал:
— Ну, Белка, бывай здорова.
— Давай, Муравей, — сказала Белка. — Счастливо тебе.
Но Муравей остался недоволен прощанием и не уходил.
— У тебя в горле комок, Белка, — сказал он, — что я, не слышу, что ли!
Они попробовали проститься еще раз, и на этот раз Муравей заявил, что приметил слезинку в белкином глазу и что «счастливого пути» прозвучало без должного счастья в голосе.
— Да ты же сейчас разревешься, Белка, просто разревешься, что я, не вижу, что ли!
Белка молчала.
— Ну-ка давай спокойненько! — заорал Муравей.
Они попробовали еще раз «наисчастливейшего пути», потом вообще без слов, не глядя друг на друга. Белка старалась изображать небывалое спокойствие. Но на Муравья было не угодить.
— Нет, так я в путь-дорогу не могу, — заключил он удрученно. — А ведь мне надо. Мне в самом деле надо!
— Да, — сказала Белка.
Они умолкли и в лучах восходящего солнца уселись на ветку перед белкиным домом. В лесу пахло сосновой хвоей, вдали распевал дрозд.
Тоон Теллеген. «Все равно тебя не брошу»